Хуан не мешал ему ходить, только смотрел в спину.
- Очень плохо, - горько подтвердил он. - Но раны тела - пустяк, они воины, они привыкли. Исцелится душа - пройдут и ожоги.
Он принял кубок, наклонил голову, благодаря, и отпил немного - едва омочив губы.
- Да, и он очень сильный целитель; в нём говорит кровь Мелиан и Лутиэн. Ты можешь доверять его искусству вполне, раз уж он взялся за работу.
Конечно, историю сыновей Диора Хуан знал; решение Элурина вызывало у него уважение.
- Не нужно благодарить; я не мог не приехать. А суд... Суд будет, когда их можно будет перевезти - думаю, скоро. Всем станет легче, если не тянуть. Но мне кажется, тебе не стоит тревожиться о суде.

Хуан кивнул, увидев удивление эльфа.
- Да; эти ожоги, как и седина - скорее отражение состояния фэа, чем физический изъян. Исцелится душа - они пройдут, как обычные ожоги зарастают со временем. Это не клеймо, нет... это признак болезни.
Он помолчал.
- Нелегко; впрочем, он наполовину адан, а люди, особенно дети, легко забывают. Может быть, тебя немного ободрит это: твои братья для Элурина - скорее страшное воспоминание, чем реальные враги. Гибель брата печалит его куда сильней, чем тот давний случай; для него - очень давний.
Помолчал и пояснил:
- Я знаю, что Диор не хочет казни; за Крылатого я решать не могу и не стану пытаться, но едва ли он настоит на жестоком наказании. Это если... не будет нового зла. Но едва ли...

Он только кивнул, подтверждая. Да, больная, измученная душа... а как помочь?
Хуан промолчал.
Слишком трудным был разговор.
- Да, два года назад, - коротко пояснил он. - В одном из боёв на западе. Конечно, ты не мог знать - тебя там не было.
Ему было горько вспоминать этого юношу - так похожего на деда. Но война беспощадна.
А ведь он ушёл навсегда.
Хуан покачал головой, прогоняя воспоминания.
- Я тоже верю, - невесело улыбнулся он. - Да, я их видел, и ты прав... они сломлены. Но они до сих пор живы, а это что-то да значит. У Куруфина есть ради кого жить, его вытащат - пусть не скоро, пусть примириться с собой ему будет нелегко, я видел - он он выберется. Напиши Тьелперинквару... может быть, он приедет, или же они встретятся после суда. Келегорму хуже, он ушёл в себя очень глубоко. Но мы попытаемся.

- Слава павшим, - эхом отозвался майа.
Хуан кивнул.
- Знал, конечно. Со всей семьёй здесь познакомился. Элурин и Элуред были близнецами, но очень разными... Элурин - целитель, и он, кажется, выберет путь эльдар; Элуред и его сестра тяготели к эдайн всегда. Элуред... он был похож на деда - сильный, прямой, честный, открытый; Элурин в мать. Они оба были при войске с двенадцати лет, когда началась война... Элурин больше при лазарете, потому что уже тогда был сильным целителем; его учили ваниар и Олорин.
Повёл плечами.
- Да, не понимает. Он не видит, как исправить содеянное. Тебе придётся научить его, что это тоже дурная гордость - упираться в собственные ошибки, что следует смириться с тем, что ты был вот таким, и идти дальше, не совершая новых, делая что-то доброе. Ты не прав, ему не всё равно; вернее, ему всё равно, что будет с ним. Но он ищет выход; мне кажется, он покорен не от безразличия, а потому, что совершенно не верит себе. Вот и подчиняется, потому что думает, что так будет лучше.
Хуан положил руку на плечо Маэдросу.
- Надежда есть. А с Келебримбором поговори; неужели он не простит отца?

Хуан кивнул.
- Да; он не любил войну, но принял её правила, как и его сестра.
Он помолчал.
- Не говори о нём с Диором; он страшно переживал потерю.
Где-то за окном пела птица - радостно, несмотря ни на что.
Хуан прошёлся по комнате.
- Тебе придётся стать мудрым, - спокойно ответил он. - Этому учатся так же, как всему остальному. Да, веру в себя не вложить, но можно её вырастить - медленно, постепенно, осторожно, как хрупкий цветок. Ты сможешь. А Тьелпе... да, он хороший юноша.

Хуан вздохнул и посмотрел на Маэдроса.
- Она? Хотел бы я знать. Она была вестовой при отце, потом - при муже; должно быть, где-то на западном фронте.
Он усмехнулся, вспомнив прямую, как струна, юную Эльвинг. Кажется, её с трудом убедили отправиться в тыл, когда она уже носила под сердцем детей; а вернулась она вестовой, когда мальчики начали ходить.
- Думаю, можно, - он развёл руками. - Ты сможешь; у тебя любящее сердце, оно подскажет. А важны не только слова, но и взгляд, рука на плече... поддержка. Твоя сила, ты прав, не в слове - в отношении.
Хуан помолчал. Он подумал, что поговорит с Финродом о произошедшем.
- Напиши; он, может быть, уже и слышал, но не приедет сам - не решится.

Заметить эту теплоту было нетрудно, но Хуан ничего не сказал. Захочет - пояснит.
- А ты не бойся, - посоветовал Хуан. - Доверяй себе. Доверяй чутью, голосу орэ, доверяй любви к брату. Разум не поможет, но фэа мудра; ты же не думаешь, когда держишь меч, как ударить? Не боишься не попасть?
Всё равно что на охоте; надо чуять лес, зверя, свои силы - а думать... разум не поможет.
Хуан медленно кивнул. Всё так.
Замолчал, дожидаясь возвращения Карантира.

Хуан качнул головой.
- Проще, потому что телу ты доверять научился, а своей душе - нет.
Он замолчал, давая Маэдросу разобраться в себе самому.

Вскоре вернулся Карантир с несколько перекошенным лицом и ошарашенным видом. Он не ожидал увидеть братьев в таком состоянии - сломленных, потерянных. Он вообще не думал, что Куруфина можно довести до такого.

Карантир только молча кивнул. Говорить об увиденном он был не готов даже с братом.

Через неделю лазарет снимался с места, чтобы двигаться западнее, к нагорьям Дортониона, где размещалась ставка и средоточие светлых армий. Половина Белерианда уже затонула, остальные земли пока держались.
Келегорма и Куруфина погрузили на подводы с другими раненными, Карантир оставался с братьями и ехал рядом с ними. Он помрачнел ещё сильней обычного, но с братьями был на удивление тих и сдержан в словах; хотя при этом не создавалось впечатления, будто он заботится. Куруфин сначала шарахался, потом начал понемногу привыкать к Карантиру и его присутствию; тот был жёстким и неласковым, но прочным - на него можно было опираться.
Наконец, добрались. Хуан, не отходивший от бывшего хозяина, позаботился о том, чтобы Келегорма и Куруфина отвезли в их хижину - обычный деревянный дом, который, однако, охранялся.

Келебримбор уже слышал о том, что отец жив. Слышал, был рад - и... не знал, что теперь делать. Прийти после того, как они расстались? немыслимо.
Стук в дверь заставил отвлечься от работы - он чистил доспех, никому не доверяя этого дела.
- Открыто! - увидев дядю, Келебримбор встал.
- Дядя Маэдрос. Я рад видеть тебя, - он пошёл навстречу. - Проходи, прошу.
Рад был вполне искренне - старшего родича Келебримбор уважал. Тем более сейчас.

- Всё нормально, - Келебримбор придвинул гостю стул, а сам сел на табурет - жил он скромно, даже аскетично.
Он подобрался весь - дядя сразу перешёл к делу.
- Да. Знаю.
Помолчал.
- Я слушаю тебя, дядя.

Келебримбор сел напротив, опёр локти о колени. Смотрел внимательно, пристально.
- Догадываюсь, - суховато ответил он, пряча рвавшуюся боль. Отца было жаль... как любого, кто попал бы Морготу, но это же был отец! Несмотря ни на что, Келебримбор его любил.
Но ни за что бы не признался.
- Помощь? Какая именно? И... что значит - изменился?

Сломлен? Келебримбор вскинул голову, готовясь возражать - поверить в такое было невозможно. Но дядя продолжал, и стало... нет, не легче - легче от таких новостей быть не могло - но хоть чуть-чуть правильнее.
Никакой Моргот не мог бы сломить отца. Никогда. Только он сам.
Келебримбор резко встал, прошёлся по комнате. Отцу досталось жестоко...
Он понимал - примерно, слегка - каково это, сознавать себя последней сволочью. Но рядом с ним тогда оказался король Финрод, и Финдуилас - он сумел выровняться. А отцу много хуже.
- Отец... хочет меня видеть? - ровным голосом спросил Келебримбор.

Соблазн ответить "пока не позовёт - я не приду" был велик. И будь отец здоров, так бы и было, пусть бы дальше варился в своей гордыне.
Но сейчас...
- Тогда я должен повидаться с ним, - решился Келебримбор. Даже в худшем случае... выслушает ещё что-то о себе. В первый раз, что ли.
А может быть, отцу действительно нужна помощь? Ему в самом деле настолько худо?
Было очень страшно за отца.
Келебримбор вернулся и снова сел.
- Я... когда я могу к нему прийти?