- Доброго вечера.
Нолофинвэ прошёл и занял уже привычное кресло. Собрался было спросить, нужно ли что-то брату, но вспомнил, что тот просил не спрашивать - зачем тогда пришёл? Видимо, все еще памятуя просьбу приходить.
Но уже с меньшим нежеланием.
- Как ты? Лежи спокойно, пожалуйста. Предвосхищая твой вопрос, скажу: я - хорошо.

О состоянии здоровья брата Нолофинвэ узнавал у целителей.
- Рад, что так. На границах всё спокойно, верно, это даже беспокоит меня, немного...

- Да, - не посчитал нужным лукавить Нолофинвэ, - он хитёр, опасен и могуществен. Стены Ангамандо выглядят неприступными, но полагаю, что за ними скрывается куда больше ловушек, чем я могу предположить.
Брата выслушал внимательно и серьезно.
- Вот как... возможно. Так он не знает, что случилось?
А Нолофинвэ все думал, отчего Враг не нашепчет синдар о страшной резне по ту сторону Моря.

Предложение было действительно... сильным, и Нолофинвэ замер на мгновение.
- Наверное, это полезно. Но не стоит твоих мучений.
Пережитое было страшнее, чем пересказ; но как больно бывает даже говорить, Нолофинвэ сам знал.
Он посмотрел на брата внимательнее.
- Ты ни чем не выдал ему? - что Феанаро не станет служить Мелькору, Нолофинвэ был уверен. Но выдать можно и без желания. Помолчал. - Хорошо, что не знает...
Сжал зубы.
- Раз в ожогах... значит, уязвим.
Что это, так сработало благословение Варды на Сильмариллах? Не огнём же обжегся...

На мгновение на щеках выделились желваки.
- Нет... я готов. Спасибо.
Но в душе снова полыхнуло яростью: на Моринготто, за то, что Феанаро довелось видеть.
Реакция Феанаро сказала Нолофинвэ, что он ошибся, и Нолофинвэ прикусил губу. Обидеть не хотел. Но обвинил.
-  Я уверен, что ты не сдался и не поддался! - только не Феанаро. Нолофинвэ опустил голову. - Я только Моринготто принимаю за хитреца, а не обвиняю тебя. Верю тебе, что не знает. Я прошу прощения, Феанаро.

- Не зря, - признал Нолофинвэ.
Он так и не заметил, что не отпустил руку брата; напротив, крепко держал и бережно сжимал пальцы ладонь всё то время, что Феанаро говорил, слушая с внешне бесстрастным лицом. Только взгляд потяжелел и отвердел, высвечивая из-под полуприкрытых век ту глубинную ярость, что не была предназначена для собственного лагеря.
Да и не в первый раз он слышал о жестокости Бауглира. Нолофинвэ знал о ней  в Амане, от пришедших из Эндорэ. От синдар и фалатрим, что терпели её здесь. Знал, как Моринготто создаёт орков.
Память услужливо отделяла сухую информацию и факты, собирая её для анализа. Личное и даже несказанное впитывалось тоже. Нолофинвэ все же побледнел на тон, но тем ярче горели глаза.
Больше заботило, чтобы рассказом Феанаро не повредил сам себе, не ушёл в собственную память... но так уж плохо позволить выковать из прежнего ужаса оружие; да и просто озвучить его, выпустить гной. Победить, в итоге, память.
Сам не заметив когда, Нолофинвэ переместился ближе к брату, крепко держа его руку.

Нолофинвэ кивнул, моргнул и пламя из глаз куда-то спряталось, сменившись привычным ровным светом.
- Ты беспощаден к себе, брат, - он коснулся плеча раскрытой ладонью, стремясь согреть. Голос прозвучал немного теплее, но жалости в нём не было совершенно. Помолчал мгновение. - Я рад, что ты здесь, со мной. Не тому, конечно, откуда забрал. Прости.

Не щадит никого... с этим тоже было трудно поспорить.
- Может быть, верно и обратное, Феанаро? - проговорил Нолофинвэ негромко, даже подавшись навстречу.
Еще благодаря орлу, но это могло вызвать спор, а спорить прямо сейчас Нолофинвэ не мог бы.
Поэтому он просто помолчал: слова как-то не находились.

- Ты не щадишь, потому что тебя не щадят? - опять без жалости. Просто хотелось понять.
Цельных мыслей тоже как-то не было, зато Нолофинвэ чувствовал, что брат весь озяб.
- Ты холодный. Замёрз? Пить? - можно было велеть растопить в комнате сейчас прикрытый очаг, но отойти от Феанаро было решительно невозможно. И Нолофинвэ приобнял брата бережно, не  думая ни о чем, кроме того, чтобы не потревожить больное плечо Куруфинвэ.

- Нужно, - твёрдо, - тебя. Меня. Всех. Кроме Моринготто. И тогда всё будет хорошо.
Ответил Феанаро как-то странно и как будто прижался, так что отодвигаться Нолофинвэ не стал, грел - и сам, на удивление, согревался.
- В порядке так в порядке.

- Ты прав, это не пощада, ведь пощаду просят или получают - от врага... А мы не враги, так что речь и не о пощаде.

- О том, что судьба жестока к тебе... жестокой её делаешь себе и ты сам.  О том, что для тебя были неприятели, враги. Ты считаешь мир враждебным?

Нолофинвэ помолчал.
- Я хочу, чтобы Судия ошибся. Да, скорби было и будет много. Но предательства пусть все останутся позади! Только тогда, брат, только тогда, я верю, что мы сможем победить.
Редкая для него страстность - попытка заглушить голос то ли страха, то ли орэ (хотелось думать, что страха): Судия не ошибся, а его слова - не приговор, пророчество...

Он приподнялся и посмотрел в глаза брату.
- Наш противник не судьба. Мы сами, брат. Всё делаем мы сами... и бороться нам - с собой.
И Нолофинвэ подумал, что выбрал. ВЫбрал раньше, чем понял.
Он снова прижался к брату осторожно, заменяя осанвэ жестом.