- Но тогда мы оба должны признать, что относимся друг к другу предвзято, - сделал вывод Тургон. - Дело за малым - осталось только понять, почему. На первый взгляд, это может показаться очевидным, - он говорил теперь совершенно спокойно и серьезно, не допуская ни иронии, ни намеков в голосе. Искренняя попытка быть объективным, насколько это было возможно. Он учился этому долгие годы, будучи королем и принимая решения не только за себя. Учился и полагал, что освоил эту науку хоть в какой-то приемлемой мере. И говорил он теперь так, как говорил на заседании Королевского совета Гондолина - рассуждая вслух и призывая присоединиться к процессу. Говорил и даже не задумывался над тем, насколько хватит его объективности на этот раз.
- Но все это более чем неочевидно, - продолжил он, не останавливаясь на вопросе, на котором раньше всегда запинался. - Все что было, никуда не делось. Но с течением времени оно - нет, не забылось, но стало как-то иначе влиять на нашу жизнь. Было время, когда я ненавидел тебя настолько, что не подал бы руки. Было время... С тех пор много воды утекло. Наверное, я не научился прощать, но я научился понимать и оценивать события и поступки с разных точек зрения. По крайней мере, я стараюсь так делать. Скажу тебе честно, я не знаю, вышел бы я на поле боя, если бы там не было Финьо. Не скажу, что нет - я много думал и понимаю, что эта битва нужна нам всем и необходима. Однако примкнуть к тем, кем когда-то был предан, не так легко, особенно если решаешь не только за себя. Один я, возможно, мог бы рискнуть, не думая особо. Но за мной стоит армия, которой я не имею права рисковать впустую. И вот чтобы позвать их за собой, нужно было чуть больше уверенности. Осторожность велит мне об этом думать... Ты должен это понять! - неожиданно в голосе появились эмоции, неконтролируемые и явно даже неосознаваемые говорящим - надежда, нет, даже призыв к пониманию, крик о помощи, которая была сейчас остро необходима. - И при этом я почему-то верю, что вот именно ты - не предашь. Это иррационально, ничем не объяснимо и не доказуемо... Просто верю и все, - тихо признался Тургон.
Он отлично помнил сейчас, как сто раз говорил себе, что Фингон может легко заблуждаться, что им руководят чувства, а не разум, что он просто любит Маэдроса и намеренно готов не замечать очевидного, а потому на его отношение нельзя было разумно ориентироваться. И все же... Нолофинвион не мог бы себе объяснить мотивов своих поступков в данном случае, но ему отчаянно хотелось поверить тоже. Словно от этого зависело что-то очень важное в его собственной жизни. Это было не так. Это было глупо, ведь ни Маэдрос, ни кто другой из феанорингов не имел ни власти, ни влияния на его жизнь. И все же... Ему отчаянно хотелось верить, потому что до боли хотелось, чтобы брат не ошибся в своих надеждах. Что не зря тот пронес свою дружбу через годы, через потери и лишения, через предательство, кровь, смерть, боль... И все же был Тангородрим. И были орлы...
Тургон слишком хорошо узнал их за долгие годы тесного общения и был абсолютно уверен, что ни одно из этих удивительных, прекрасных и могучих созданий не сдвинулось бы с места, если бы считало ситуацию сомнительной. Орлы тогла полагали, что Фингон был прав и заслуживал их помощи. Они посчитали Маэдроса достойным.
Он не мог, не мог оказаться недостойным! Обмануть доверие стольких, без колебаний наделивших его им. Это было слишком ужасно, немыслимо, катастрофично, что бессознательно Тургон тоже предпочитал поверить ему, надеясь, что это поможет не обмануться. Это было так важно, так значимо... Мир, конечно, же не рухнет в случае чего. Но какая-то его часть, очень важная и значимая, навеки перестанет существовать. И Тургон боялся этого едва ли не больше поражения от сил Моринготто. Нельзя было разрушить то светлое и прекрасное, что выросло на могиле прежней жизни, прежних отношений, веры, любви, родства. Многое было утрачено навсегда, и осталось лишь легкое сожаление с годами. Но вот эта вот очевидная победа над злом была как никогда дорога и значима.
Неужели же сам феаноринг этого не понимал?!
Ответить оказалось гораздо труднее, чем задать вопрос. И Тургон понял это сразу же. Тем более, что Маэдрос от ответа ушел, и еще стоило подумать, как именно стоило это оценивать. Нет, формально, тот, конечно, ответил. Но вариант "у меня нет к тебе претензий, но при этом мы собачимся за каждым словом" был либо неискренним по сути своей, прямым отказом от откровенного разговора, а значит, и от сотрудничества, от искренне протянутой руки. Или же означал, что всю вину за нескладывающиеся отношения Маэдрос складывал именно на него, полагая, что проблемы были только и исключительно с этой стороны. Оба варианты были... не самыми приятными, надо сказать. И Тургон несколько опешил, потому что не имел ни малейшего понятия, как ему стоило вести себя в этом случае. Договориться было надо, это факт. Но не ценой же несправедливых уступок! Да и невозможно доверять тому, кто отвергает даже предложение искренне поговорить. И все же... Неужели...
- Ты спрашиваешь, чтобы тоже услышать в ответ, что меня все устраивает? - неожиданно сухо и холодно поинтересовался Тургон. - И к чему тогда был этот разговор?