Элендил проехал между рядами воинов у ворот. Их было немного, не больше полусотни - у него вообще было очень мало людей.
Лицо его еще скрывал шлем - стрела могла прилететь в любой миг. Даже сейчас, когда королевское воинство уже было видно на горизонте.
За спиной притихла столица. Над ней висели королевские знамена. Хорошо, что не мордорские - могло случиться и так.
Элендил остановился в воротах, придерживая коня и вглядываясь в полуденное солнце, тускловатое, но все-таки - в ясном небе.

Ар-Фаразон ошибся... ошибся жестоко, и ошибка эта чуть не стояла ему всего - его самого, его народа. Он не знал точно, как бы все обернулось, - но чувствовал себя так, будто сумел удержаться на краю водоворота, на краю пропасти - и уже успел ощутить.
Он никогда не ошибался (так). Он никогда не сомневался в собственной силе и могуществе, в себе - Короле. Но он уже давно был не властен даже над самим собой.  В западных морях он впервые подумал о том, что ему нельзя быть королем, но он отверг эту мысль также легко, как долго отвергал советы Арбазана, - нет. Ар-Фаразон не закончит свою жизнь и свое правление так жалко.
Теперь его армия - не вся, конечно, столь малое войско напомнило ему о годах молодых, когда он еще был младших званий, - приближалась к Арминалету. Подумать только - он готовился отвоевывать собственную столицу. Но почти все воины его народа ушли вместе с ним - иные упокоились в глубинах, иные ждали в прибрежных водах, иные оставались в Андуниэ. Иные шли позади него. Золото на черных знаменах казалось тусклым, но Ар-Фаразон тем крепче и ровнее держался в седле. Он ехал, как Король, но на бледном лице (хотя и покрытом морским загаром) мало выделялись плотно сжатые губы.
Разведчики, посмотрев в специальное стекло, убранное в металлический футляр, сообщили - у ворот в город воины. Немного, даже сотни нет - Король даже не усмехнулся, зная, что его войско разобьет в миг. Следовало бы выпустить рой стрел - кого-нибудь бы доспехи да не защитили. Золото и чернь королевских знамен остановило его.
- Это Нимрузир, сын Арбазана, - удивленно отметил военачальник рядом с ним, когда в устройство стало возможно различить лицо, и добавил тише: - Дезертир?
Король качнул головой. Они были еще слишком далеко, чтобы до Арминалета донесся хоть звук. Войско вообще шло тихо... Приближаясь, Ар-Фаразон дал знак - и загудели трубы.
Король возвращался.
И вскоре войско приблизилось к столице - Ар-Фаразон со свитой ехал впереди.

Пение труб дало понять, что войско уже совсем близко. Но лишь когда стало видно едущих к городу всадников, Элендил снял шлем и протянул его, не глядя, одному из своих воинов. Он не сводил взгляда с Короля.
Король оставался священным властителем, что бы он ни совершил. Элендил пошел против его воли только тогда, когда приказом Короля стала война с Валар, но теперь он снова был обязан верностью Ар-Фаразону. Как бы ни относился к этому человеку, предавшему его отца, чуть не погубившему Нуменор, отдавшему во власть Саурона сотни и тысячи его друзей и приказавшему казнить его и его детей.
Отец верил в друга. Верил, что его ум помрачен властью Саурона, и Элендил старался тоже в это верить, и все же простить не мог. Он с детства видел властность и гордость Калиона и полагал, что тот вполне сознательно тешил свою гордыню — потому-то Саурон и завладел им.
Но собственное мнение о Короле сейчас стоило отправить в отставку. Оставался только долг — долг верности Королю, который вернулся. Вернулся, отказавшись от святотатственного похода, вернулся, сохранив жизнь и народ, но отдав свою гордость.
Элендил видел все — видел бой с Сауроном, видел борьбу Ар-Фаразона с собой, и потому заставил себя сейчас приветствовать его, как властителя.
Как когда-то его отец встречал Короля, вернувшегося с победой, отдавая Скипетр и доверенный ему Остров.
Соскочив с коня, он опустился на колено — спина прямая, как струна, доспех поблескивает митрилом, лицо — как у каменной статуи. Со стороны могло показаться, что не Элендил, но Король стоит на коленях.
- Да здравствует Король! - громкий голос гулко раскатился над войсками и городом. - Арминалет ждет вас.
И поднялся на ноги сам, не дожидаясь приказа.

Кто бы сейчас сказал, что они с Элендилом почти ровесники. Так мог бы выглядеть его сын - но у него нет сына и не будет.
Трубы стихают. Отсюда хорошо виден черный, искореженный пламенем купол - почему же он выше королевской башни? - а над ним реют два знамени - черно-золотое и белоснежное. Король слегка расслабляется, а в глазах мелькает удивление.
Нимрузир ведь Наследник Скипетра, пусть и необъявленный, - хотя он, конечно, станет Тар-Элендилом, Вторым своего имени. Элендил мог бы потребовать передать ему венец. Не стал. Странно.
Фаразон бы потребовал. Фаразон уже знает, что должен был бы отдать.
Так что он призвал родича встать почти в тот же самый миг, как колени того коснулись земли - еще, конечно, зная, что долго тот кланяться не станет. Только не он. Фаразон тоже знает Нимрузира с детства, и дерзость его имени - дерзость его рода.
Он вспоминает Арбазана  - где-то он ныне.  Должно быть, в Пеларгире или у эльфов.
Ар-Фаразон величественен статью и лицом, хотя и стар - прямо сейчас он не может позволить себе ссутулиться или проявить слабость неосторожным движением даже мышцы лица.
- Да здравствуют в/Верные, - громко произносит он - и не понять, кого он имеет в виду - верных или Нимрузирим. - Король благодарен - и возвращается.
Стандартная, в общем-то, фраза, измененная совсем чуть-чуть.
- Зигур, Саурон, губитель, повержен, - жестко и громогласно объявляет он - дошли сюда указы или нет, он должен объявить сам. Обычно он еще велит отринуть его учение - но нимризурим подобное ни к чему.
Он дает знак Элендилю - вольно. Хочет, сядет на коня.

Король очень, очень стар. Весной ему исполнилось двести лет — лишь на два года больше, чем Элендилю — но он выглядит старше, чем был отец при расставании.
У Элендиля впереди еще добрых полторы сотни лет. У Короля — хорошо если двадцать. Но Элендил все равно не думает о себе как о Наследнике Скипетра.
Ответ Короля звучит достойно, но неуместно горделиво. Впрочем, сейчас едва ли какие-то слова могут пробиться через каменную броню Элендила — им с Королем по пути, а слова больше ничего не значат. Нужно удержать Нуменор от падения, удержать на грани, где он замер. Король поставил его туда, Королю и спасать. Довольно того, что мольбой отца спасен Остров.
- Мы долго ждали этой вести, - и снова почти официальная формулировка не звучит издевкой лишь благодаря абсолютно бесстрастному тону.
- Королева Ар-Зимрахиль во дворце с надежной охраной, - сообщает он, легко вскакивая на коня, и отъезжает в сторону. - Арминалет под контролем моих людей, ваше величество. В Роменне — воины моего сына.
«Получай столицу и порт, король. Даром. Только сделай наконец что-нибудь полезное для страны.»
Элендил бесстрастней статуи.

Ар-Фаразон не умеет пронзать мысли сквозь маску лица. Но в этот раз маска бесстрастия говорит достаточно красноречиво, чтобы подоплека была очевидна даже ему.
Что же... он, очевидно, заслужил. Фаразону невыносимо думать о прошлом полувеке - себя он растерзать не может, но Зигура бы рвал на части, и рвал, и рвал...
Первым делом ему нужно вернуть его государство. Фаразон хотел его возвеличить. Ар-Фаразон сделал Нуменор мощнейшим из восточных царств - и с этой высоты обрушил его на самое дно. Не разбил, пока еще нет. Он должен склеить - потому что Ар-Фаразон не хочет уходить как король жалкий, тот, кого будут стыдиться в веках и порадуются, что род его прервался на нем. Однако, не столько поэтому.
- Действительно, elendili, - скорее шепчет король, но уши тех, кто рядом, способны его услышать, - Elenna.
Слова Нимрузира так легко воспринять иначе. Ваша страна захвачена, государь. Мои люди держат вашу грешницу-королеву. Столица и порт принадлежат мне. Ар-Фаразон даже хотел бы, чтобы они означали именно это. Но Нимрузир обезопасил Зимрахиль, расчистил город королей и ключ на Восток. Сколько же у него воинов, и когда он начал атаку.
Однако Нимрузир вручает все это ему. И факт этот раздражал бы, не устань так Фаразон. Он устал, очень устал. Устал заранее, от одной мысли, что ему придется перевернуть Нуменор с ног на голову во второй? третий раз. Может, в этот раз выйдет правильно. Он попытается. Сила, гордость и способность управлять все еще при нем. Кто же еще.
Фаразон кивает на слова Нимрузира.
- Хорошо, - говорит он, - спасибо.
Он переводит взгляд с родича на ворота в город, отвесные стены, знамена, и трогает коня.
- Вы въедете со мной? - вновь взглянув на Нимрузира, спрашивает Ар-Фаразон, собираясь с мыслями в том числе для того, чтобы исправить самую простую (но не самую легкую) его ошибку. Вернуть право посещать Арминалет - сейчас звучит смешно, но пусть будет первым шагом. Показательным для него самого.

Роменна пала раньше, чем Саурон покинул столицу. Раньше, чем флот Фаразона достиг берега. Это было дерзко...
Майа мог отправиться не навстречу Королю, а подавлять его мятеж.
Строго говоря, Элендила устраивали оба варианта, но случился тот, который был лучше для всех. И теперь, оставив в захваченной Роменне триста воинов под командованием Исилдура, он привел семь сотен в столицу... Здесь было труднее, но они справились. Взяли Храм, дворец, арсенал, тюрьму, государственную казну, и прочая, и прочая... 
Людей не хватало отчаянно, но ему везло. Они потеряли меньше сотни, а из Храма вышли почти три. 
Тихие слова Короля ценны тем, что они — искренни... по крайней мере, можно попытаться в них поверить, хотя Элендилу очень трудно верить этому человеку. Он верит лишь потому, что слова сказаны на языке Запада, и кивает одними ресницами. Элендил еще далек от того, чтобы оттаять, но этот кивок — уже намек на жизнь в его лице.
«Поистине, мудрость не всегда приходит со старостью. Часто старость приходит одна. Ты не хотел слышать шепот любви, Король, не желал слышать голос совести — что ж, может быть, хоть так ты поймешь.»
Приглашение звучит отчасти забавно. Элендилу не нужно право въезда в столицу — он взял его сам. И сам сложил к ногам Короля.
Но тот все же пытается... может быть, пытается что-то исправить. И если Ар-Фаразон попросит поддержки и помощи, он ее получит, во всем, потому что иначе нельзя.
Потому что Элендил все отдаст ради блага Нуменора.
Он молча трогает коня, лишь на полкорпуса отставая от Короля, и едет за ним по улицам столицы, притихшим и торжественно-мрачным. Нет ни криков, ни смеха — но и слез больше нет.
Храм, мимо которого они едут, выглядит теперь захваченной вражеской крепостью. Ветер развевает белое знамя Валар — знамя, когда-то поднятое над крепостью Мелькора, теперь реет и над этой его твердыней. И рядом — знамя Короля. Это была дерзкая выходка — приравнять два знамени, поднять их по соседству, одним освящая другое.
Элендил мог бы присоединить и свое, но не желал этого. Во всем городе его цвета — лишь в одеждах его людей на улицах.
Ворота дворца заперты, в бойницах застыли лучники, но перед Королем они распахиваются — заранее. Королева стоит на балконе, возле нее — Анарион, не выпускающий рукоять меча. Элендил встречает его взгляд и улыбается одними глазами.
Воины берут на караул.

Фаразон спрашивал, не приказывал. Нимрузир присоединяется, но, конечно, не едет позади.
Город встречает его молчанием - Ар-Фаразон не ждал ликования. Он готов встретить здесь одну лишь враждебность. Теперь процессию провожают настороженные и боязливые взгляды и недоумение. Король позвал многих мужчин на войну,  король вернулся без победы, король изгнал приближенного, самого влиятельного советника, жреца Дарующего свободу, бога; и теперь идет с мятежниками, соглядатаями Валар, захватившими город. Взгляд выхватывает тут и там следы бойни. Видит людей в черно-серебряных одеяниях: нирмузирим, верные дома Валандиля.
- Мои люди могут заменить твоих, - предлагает Фаразон. За королем по-прежнему тянется армия, хотя основная ее часть - доверенная часть - разошлась по Острову, разнося королевское слово: запрет на почитание тьмы, запрет на жертвоприношение, прочие манифесты. Самых фанатиков - приказано пока задержать, что делать с ними дальше, Фаразон пока не знал. Разрушить храмы и алтари. Сопротивление ярых служителей культа будет подавлено, но он долго настраивал своих воинов, чтобы те не провоцировали вспышки. За каждым надзирателем нужен надзиратель - и все же те, кто узрели Свет Запада и позволили ему  достичь сердца, кажутся ему более надежными. Правда, он чудовищно ошибался в людях последние полвека, если не всю жизнь. Фаразон, однако, может находится только в одном месте одновременно - а возвращать Остров нужно быстро. Еще колонии - но сначала Звездная земля.
Лицо Нимрузира, которое король видел краем глаза, оставалось непроницаемым, лицо Ар-Фаразона  отражало мрачную решимость, испытываемую им. Внутреннему смятению в облике короля не может быть места.
Процессия достигла, замедлившись, Храма. Вражеской твердыни в сердце Города Королей. Небо уже расчистилось, и Арминалет больше не затягивал смог, но черный купол, казалось, отвергал даже солнце, зато в его лучах пуще сияли два знамени. Ар-Фаразон повернул голову в их сторону, затем отчетливо спросил:
- Разве не должно быть знамя Валар выше?
В том, чтобы повергнуть чудовищное капище - теперь стало тошно, а раньше он думал что-то о величии, и Фаразон сжал челюсти, властитель не имеет права на слабости, - лично Король не принимал участия, но черно-золотое знамя - символ всего Нуменора, оно должно быть.  Но этого позора в центре Острова он не желает - хотя стоит оставить что-то в назидание, чтобы не забыть. Очень уж велик соблазн.
Они - он - уже забыли уроки древних дней однажды.
- Уничтожить Храм,  - приказывает он ближайшему командиру из своих, - только... найдите списки.
В Храме должно быть много всего - от чертежей и тайн Зигура до золота и драгоценностей - но он не хочет больше ни крупицы из того, что тот давал, даже если это было бы полезно; хорошим казалось все. А Ар-Фаразон судит широко. Его руки с силой сжимают поводья - но он быстро заставляет себя распрямить пальцы.
Следовало бы что-нибудь сказать. Любая речь, приходящая на ум, прямо сейчас казалась неуместна. Так что Король продолжал молчать. Позже он соберет арминалетовцев.
Дворец больше напоминает крепость осажденную. Ему вообще не полагается быть крепостью - враг никогда не ступал на Звездную землю, пока Ар-Фаразон сам не привел его.
За ворота Ар-Фаразон въезжает лишь с дружинниками. Дружина, конечно, тоже претерпела частичную смену личного состава. 
- Королева Ар-Зимрахиль, - приветствовал король свою королеву - мужем и женой они перестали быть очень давно. Он не ожидал увидеть ее так; и уж тем более со стоящим подле Анарионом, держащимся за меч. Ладно. Неважно, по лицу королевы видно, что ей ничего не угрожает. Взгляд не задерживается надолго на родичах.

Предложение Короля, пожалуй, разумно — а кроме того, Элендил не может отказаться. Ключевые посты в городе не его, он лишь удерживал до поры.
- Как прикажете, ваше величество, - все с тем же непроницаемым лицом отзывается он.
Людей у Короля неизмеримо больше, чем у него самого.
- Но я убежден в верности каждого из своих воинов, - добавляет Элендил, зная, что в верности собственной армиии Король не может быть уверен. Это сказано очень вежливо, скорее даже не советом, а информацией.
С улиц еще не убраны все тела — здесь погибли не так уж много нуменорцев, но все же почти две сотни.
Когда Король оборачивается и смотрит на Храм, Элендил краем взгляда следит за его лицом. Он ждет реакции, пожалуй, с напряжением — это много скажет ему. И дожидается... интересного вопроса.
- В этом здании было две победы, - не торопясь отвечает Элендил. Вроде бы все такой же бесстрастный, с этого мига он готов говорить, а не скупо отвечать. - Победа людей — и победа веры. Мне кажется, ваше величество, все верно.
Слова Ар-Фаразона можно понять лишь одним способом: власть Валар выше власти Короля. Но Валар не победили Короля — Король одолел себя сам.
И здесь, в Нуменоре, не было победы Валар над людьми.
Знамена подняты верно. По крайней мере, так считает Элендил.
По лицу Короля проходит слабая судорога, челюсти сжимаются плотно — единственное свидетельство внутренней борьбы. Элендилу очень хорошо понятно, какой силы внутренняя буря может стоять за этой маской почти-спокойствия, как мучительно стыдно сейчас всесильному Королю. Что ж, стыд — самое малое, что могло последовать за всем случившемся. Самое малое.
И отданный приказ говорит очень много. Элендил чуть приподнимает брови, не зная, о каких списках говорит Король.
- Полагаю, все важное отсюда перенесли во дворец, - тихо, для одного только Фаразона сообщает он, совершенно не желая как-то вмешиваться в приказы Короля. - Храм был обыскан. Узников перевели в темницы... тех, кто осужден за настоящие преступления.
"А не за иную веру."
Храм брали штурмом воины Анариона — они первым делом поспешили сюда и во дворец. Элендил был именно там.
Когда во дворец входят войска Фаразона, по рядам верных проносится тихий шепот: расслабляться еще рано. Еще можно ждать измены. Элендил снова напрягается, отслеживая каждое движение — нельзя ни выказать хоть тень угрозы, ни пропустить угрозу реальную.
Анарион подает руку Королеве и помогает спуститься навстречу вернувшимся. Она выглядит осунувшейся и встревоженной, но глаза светятся надеждой.
- Король... - тихо шепчет она. Нет, уже ничто не возродит ее любовь. Даже чудо. Но, по крайней мере, самого страшного не случилось — ей следует быть благодарной и за это!
Элендил смотрит на сына, отступившего на два шага в сторону, и видит в его глазах ледяную ненависть. Два мгновения они глядят друг другу в глаза, и только потом Анарион опускает взгляд.
«Нам нельзя ненавидеть Короля.»
Особенно сейчас. Ненависть слишком опасна, когда ее так много кругом.
Элендил подходит к Королеве, только когда Ар-Фаразон отходит в сторону, и целует ей руку. Короткое пожатие и взгляд глаза в глаза - не то чтобы дружеский, но - родственный.

Ар-Фаразон привык, что ему нет нужды объяснять свои слова - в этот раз, думается ему, его поняли превратно, так что он добавил:
- Я предлагаю, но если ты уверен в достаточности своих людей и их силах - тем лучше, - звучит ровно без следа язвительности.
Намёк Нимрузира Ар-Фаразон понимает,  но он не может не доверять всему народу. Всем своим воинам. Даже наоборот,  потому что знает, как отталкивает пренебрежение.
Ему интересно, отчего же тогда Нимрузир - нет,  не верит, но нужное слово никак не подбирается, - принимает самого Ар-Фаразона.

Поскольку Фаразон именно спрашивал и получил ответ, а Храм сотрут с земли так быстро, как смогут (один из отрядов отделяется), он не продолжает спор, тем более, что разговор уходит в другую сторону.

Король ощутил удивление - то ли тому, что в Храме были узники,  то ли тому, что они остались живы, чтобы их перевели. Нимрузирим, ясно, освободили. Их ненависти, пожалуй, стоит бояться пуще, чем предательства людей Короля, но мысль эта остаётся бесстрастным суждением, и не оседает в сердце, слишком охладевшем, - Фаразон слишком сосредоточен.
Командир, к которому был обращен приказ, прекрасно понял, о чем идёт речь - и, заметив ремарку Нимрузира, замешкался.
- Тогда разберёмся во дворце,  - кивнул Ар-Фаразон, и повторил командиру приказ: - Уничтожьте Храм.
Элендили готовы сделать это, но пусть сделают не они.

Нимрузирим не доверяют Королю и его людям, даже больше - ненавидят их. Это чувствуется.
Но этого слишком мало, чтобы поколебать короля.
Ничего не всколыхнуло и лицо королевы - чужой ему женщины, даже если некогда он любил её - или думал он так. Друг от друга,  как всегда,  требуется вежливость и почтение.
По традиции он склоняется перед супругой, чтобы коснуться сухими губами воздуха возле кожи её руки, и выпрямляется,  смотря ей в глаза.
- Королева, - и встает рядом с ней,  на своём месте, лицом ко двору.
Позволяет Нимрузиру приветствовать Ар-Зимрахиль,  затем, когда тот отступает,  говорит ему:
- Я должен обратиться к Нимрузирим.
Так, у Нимрузира есть выбор - поговорить с ним наедине, представляя своих верных,  или собрать, кого посчитает нужным. Ар-Фаразону безразлично,  практически он видит плюсы и минусы и обоих вариантов.

- Их недостаточно, ваше величество, - прямо отвечает Элендил. - Мне кажется, можно смешать отряды.
Так будет проще — и все равно это необходимо сделать. Элендил не может быть уверен, что не будет стычек, но нельзя же бояться всего. По крайней мере, в разумность своих людей он верит.
Уничтожение Храма — знаковый миг. Элендил хотел бы сделать это своими руками, но он понимает, что правильней это сделать тем, кто отрекся от ложной веры. Не им наводить здесь порядок, а тем, кто все это наворотил, они могут только помочь.
Мириэль на мгновение сжимает пальцы мужа, но это бесполезно. По отношению к ней он прежний...
Элендил стоит теперь перед царственной парой — на голову выше даже Короля, не говоря уже о Королеве — и, не сгибаясь, смотрит, ожидая указаний.
- Во дворце полторы сотни, ваше величество, - Элендил кидает быстрый взгляд по сторонам, но слова Короля встречены совершенно спокойно. - В городе чуть меньше тысячи. Прикажете собрать сюда всех?
Получив ответ, он оборачивается к спутникам и отдает короткий приказ. Четверо выходят из зала, и вскоре в нем начинают собираться воины. Входят, склоняют колени, потом поднимаются и отходят к стенам.

- Так и поступим,  - кивает Ар-Фаразон после краткого размышления. С теми, кого привёл в столицу, Ар-Фаразон работал долго...хорошо бы, не все его усилия пошли прахом.
Они успевают начать разбирать с этим вопросом.

Ответ на кратковременное  пожатие Зимрахиль слабо ощутим, не есть. Для Фаразона в эти два месяца пропасть между ним и остальными стала только больше, шире, глубже. Раньше он мог строить мосты и лестницы к другим по своему желанию, а теперь, мнится ему, земля осыпется под основами.

Подбородок Ар-Фаразона всегда приподнят по военной выправке военачальника, и он, конечно, не задирает голову, чтобы взглянуть на родича.
Мало людей, мало.
- Кого посчитаешь нужным и достаточно свободным, - суховато говорит Ар-Фаразон,  - тех, что во дворце - всех.
Посты пока займут дружинники. Возле дворца его армия... Защищаться ещё и внутри стен нет смысла.

Приёмный зал предназначен для сборищ, здесь нет трона, и он близок к выходу, поэтому в конце концов воины начинают собираться именно там.
Король вводит Королеву под руку.
- Моя королева, ты предпочтешь остаться или уйти? - дождавшись ответа и позаботившись о супруге (для неё есть здесь богато обитое кресло), он отходит.
Ар-Фаразон приветствует и отпускает, просматриваясь к лицам, хотя на деле едва ли способен сейчас разобраться в собственных мыслях. Твердость духа и решимость  перекрывает и прикрывает все остальное, но есть в нем и страх, и стыд, и гнев, и гордость.
Похожее чувство он испытал когда-то в юности, с небольшим отрядом попав в окружение, - так близко к концу, что уже все равно, лишь бы достойно.
Внешне, конечно, он удерживает маску уверенности. Он и без того выглядит невообразимо жалко в собственных глазах.
- Выслушайте меня, - говорит король, получив знак, что ждать больше некого. - ибо я начну с вас. Ибо к вам я оставался глух - и как теперь знаю, напрасно.
Говорить и тяжело и легко одновременно, но тем отчётливее падают его слова.
- Я - виноват. Тому, что совершено, нет оправдания и не может быть прощения. Я подвёл не королеву, не вас - а все, вверенное мне.
Извиняться Фаразон никогда не умел и не любил - только если груз вины был слишком велик. 
Он мог бы сказать, и не солгал,  что не может теперь объяснить себе иные из своих решений; мог бы поведать ужас ощутить две воли в собственных мыслях, и  ещё большее отчаяние осознать, что он принимал обе за свою так долго. Но чтобы признать подобное вслух, потребовалось бы ещё больше сил. Более того, ложью было бы утверждать, будто во всем повинен один лишь Саурон.
- Я причинил много зла. И знаю, что раскаяния одного недостаточно.
А дальше в голосе его слышится металл, а глаза - разгораются.
- Нуменор на грани. Его должно избавить от яда - и я хочу исправить то, что возможно ещё исправить. Возродить нашу страну такой, какой она должна была бы быть - попытаться, приложить все к тому усилия,  - все время, что ещё есть у него, - но одному мне не исправить даже собственных ошибок, что поставили Нуменор на край гибели.
Паузы совсем недолгие, да и теперь он собирается продолжить.

- С вашего дозволения, государь, я оставлю воинов в городе на их постах, - решает Элендил.
Но все, кто был во дворце, вскоре собираются в приемном зале. Ощущается напряжение, у иных воинов перевязаны легкие раны, но их слишком мало, чтобы можно было отлеживаться с пустяками. На Короля смотрят по-разному — кто-то с гневом, но большинство просто ждут слов. Ждут, что напряжение будет снято.
- Я останусь, мой король, если я нужна тебе, - тихо отвечает Мириэль и опускается в кресло. Она бы и рада помочь, но чем? Своего мужа она и не знает почти. Не знает, кем он стал — а он закрывается накрепко.
Элендил же не сводит глаз с Короля. Мало что можно прочесть в его лице, но он смотрит, хотя и недолго — когда собирается вся дружина, Элендил кивает, давая понять, что приказ исполнен.
Первые же слова Ар-Фаразона дают понять, что будет сказано здесь. В зале тихо, совершенно тихо, не раздается даже дыхания.
Никакие слова не вернут казненных и убитых. Никакие и никогда. Раны в душах не зарастут. Но верные помнят — Король остается Королем. Извиняться он не умеет, но это никому и не нужно, на самом деле — сделанного не загладить, а верность Королю отдана и так. Но все-таки его слова немного ослабляют напряжение. Значит, все было, может быть, не напрасно. Может быть, Нуменор будет спасен.
Короля никто не прерывает, дожидаясь конца речи. Даже Элендил молчит до последнего, лишь тогда говоря — просто, без снисхождения, без осуждения:
- Мы с вами, ваше величество. Нуменор — наша земля.
«И никто теперь, кроме тебя, не способен вести его. Мы поможем. Но исправлять, увы, тебе.»
Люди переглядываются, но молчат. Молчат, но согласие с Элендилом ощущается.
Даже Анарион, стоящий сейчас за плечом отца, понимает это. Он ненавидит Ар-Фаразона всей душой, но знает одно — если бы Король не вернулся, им пришлось бы бежать. Сражаться за этого человека ему не хочется, но иного пути нет. Он предпочитает думать, что служит отцу и за него сражается.
Никакие извинения не искупят смертей и унижений. Никакие извинения не исправят ничего. Но ему приятно все-таки слышать такое от гордого короля, приятно его унижение, хотя Анарион гонит прочь недостойное чувство.

- И потому, хотя я не могу просить вас, я прошу вас о поддержке, - говорит Фаразон. - Служите не мне, Нуменору, чтобы отвратить от тьмы, наставить народ.
В которую Фаразон же и погрузил его, но это всем понятно.
- Благодарю за то, что вы уже сделали.
На слова Элендила он кивнул.
- Наша земля, - согласился он.
Затем,  отпустив всех, он позвал за собой Нимрузира - поговорить уже конкретно.

Радостных криков нет, но неровный гул безусловно выражает согласие. Люди расходятся, переговариваясь и обсуждая сказанное. Элендил жестом отсылает и сына,  тихо поручая ему связаться с братом, и остается выслушать, что хочет сказать Король ему самому

Ар-Фаразон кивнул королеве, убедился, что о ней есть, кому позаботиться,  и пригласил Нимрузира в соседнюю залу. Приёмный огромная и пышная...не годится для переговоров, а до кабинета идти далеко.
- Я собираюсь созвать Совет,  - сразу к делу переходит Ар-Фаразон. - Что с советниками, что были в Арминалете? 
Король спросил, глядя прямо на Нимрузира, затем продолжил.
- Я сменю состав, и предлагаю тебе место в нем - как Лорду Андуниэ, - или твоему отцу.
Ар-Фаразону слишком сильно хочется спросить про Арбазана,  чтобы он позволил себе это сделать. Он сцепляет руки за спиной. Восстановить титулы легко - он сделает это на ближайшем Совете. Даже если это не будь иметь смысла. Он сам бы не простил такого унижения - прав был бы или нет, - так что не ждёт теперь ничего.
- Кроме того, я объявлю тебя Наследником Скипетра.
Кто знает, как все обернеться - наследник должен быть назначен официально.

- В своих домах, ваше величество. Один под стражей — он взялся за оружие, - сообщает Элендил. В домах, в общем — не под стражей, но под присмотром.
Следующие слова Короля бьют в точку, хотя броня у Элендила надежная. Упоминание отца переворачивает душу... Вернется ли он? Жив ли? Что стоило ему его отчаянное предприятие?
И все-таки Элендил не готов сказать Королю, где отец и что с ним, тем более что тот не спрашивает.
Титулы значат для Элендила очень мало, он не хочет власти, не хочет впрягаться в этот плуг, но знает сам, как знает и Король — выбора нет. И склоняет голову.
- Благодарю, ваше величество.
Полагается встать на колени, но этого он не может сделать. И все-таки...
Вернуться в Андуниэ будет радостно. Их дом — там. И окна выходят на Запад... Может быть, отец вернется туда.
- Я помогу вам всем, что будет в моих силах, - прямо говорит Элендил. - Как и мои сыновья.

Ар-Фаразон моргает, но ничего не говорит, потому что его больше занимает то, что Нимрузир никак не упоминает своего отца.
- Лорд Арбазан... Жив? - тихо спросил Король. Кто знает, они не виделись десятилетиями, и два года назад тот отплыл из Роменны - к эльфам, должно быть.

Он молчит. Молчит целых три мгновения прежде, чем ответить:
- Я не знаю, ваше величество. Я бы почувствовал, если нет... Но у меня нет и не было вестей.

Мгновения мучительно долгие, и Ар-Фаразон отходит к окну.
Нет вестей - логично, он мог и уничтожить эльфийский корабль или даже корабль с Пеларгира,  гавани Нимрузирим.
Он не хочет узнать о смерти Арбазана.  Тот должен быть жив. Не могли же и его покарать жестокие ветры.

- Совет я назначу на утро. Будь на нем, - говорит Ар-Фаразон,  - там я верну вам Андуниэ. Сейчас там войска и флот - они уйдут, со временем.
Эти миллионы нужно было распределить - и быстро, потому что отправлять их обратно в колонии или по Острову, рискуя отпустить тех, кто не отвергал учений Саурона. Беспокоиться о самых отъявленных уже не приходилось.
Ар-Фаразон развернулся.

Элендил видит, что Короля мучает его ответ, вернее, отсутствие ответа. «Есть такое слово — поздно, государь. Самое страшное слово, как говорят».
Вот чего он никогда не простит — это унижения отца. Можно оттолкнуть верность, но отвергнуть ту любовь и дружбу, которую он хранил...
Отец бы простил. Конечно, простил бы... Но Элендил не умеет.
- Слушаюсь, ваше величество, - голос снова спокоен, благо они не видят лиц друг друга. Именно это позволяет предположить, что Король отнюдь не бесстрастен.
Элендил хочет еще спросить, разумно ли так внезапно обрушивать на Нуменор информацию о новом Наследнике — помилованном преступнике, но решает, что это уже капля в море перемен.
Еще он думает, что Королю нужно отдохнуть, но говорить это вслух все-таки не решается. Ему еще придется решить, что делать с армией и флотом... у Элендила есть мысли, но еще не вполне оформленные в план.

Король беспокойно перебирает пальцами по каменной поверхности стола - без стука, просто жест.
- Есть то, о чем я должен знать? - спросил Ар-Фаразон, обдумывая дальше.

Элендил коротко кивает, получив разрешение заговорить.
- Прикажете вернуть Белое Древо обратно в столицу, государь? - голос все такой же ровный.

Вопрос Нимрузира резко вырывает его из размышлений, и он даже не скрывает изумления.
- Белое Древо?!  - затем невесело усмехается. - Ну конечно. Я так и думал, больше некому. Хорошо.
Конечно, он помнит первый дым, что долго стоял в небе столице. Тогда, думается ему, король Ар-Фаразон перестал существовать. Усмешка превращается в жёсткую, прежде чем на лице вновь застывает сдержанная маска.
- Пока нет. Кто знает, что будет в столице через неделю, и будет ли оно в безопасности здесь.
Было бы странно сейчас наказывать за кражу плода.
Сейчас Древо должно снова стать  символом.

Удивление Короля вполне очевидно, но кроме удивления — нет ничего, и это хорошо.
Элендил лишь коротко кивает в ответ. Да. Больше некому.
- Ваша воля, государь, - в словах короля есть свой жестокий резон. - В Роменне мы сбережем его.
Уже сберегли.
Он смотрит на Короля вопросительно, ожидая либо новых вопросов, либо конца беседы.

Король кивает. Нимрузирим смогли охранить Древо прежде, ему не найти лучших стражей.
А ещё он хочет сначала очистить столицу.
Так что король запросил у Элендила сводку состояния дел в столице, после чего окончательно рвспределено, к чему привлекаются  люди короля.
Нимрузирим получили официальное разрешение разместиться во дворце - или где они пожелают, если не в частной собственности. Так же он узнает, где сохранили обнаруженное в Храме.
- Есть ли задержанные, кроме советника? - осведомляется король. Вряд ли же нимрузирим убили всех.

Напоследок он, собравшись, все-таки говорит:
- Ты волен говорить,  если пожелаешь. Я выслушаю тебя, будь то совет или замечание.
Не просит, но Элендила - выслушает.

Элендил отвечает на все расспросы подробно.
- Да, ваше величество. Кто-то под стражей, кто-то — всего лишь... под охраной. Мы не хотели жертв, кроме тех, кого нельзя было обезоружить.
Даже воинов не убивали, хотя многие предпочли погибнуть, а не сдаться.
Он склоняет голову.
- Мне пока нечего больше сказать, ваше величество. Осмелюсь только посоветовать вам отдохнуть до совета, - осторожно говорит Элендил. Король уже совсем не молод.
- Разрешите идти? - получив разрешение, Элендил коротко кланяется и выходит. Впереди — разговор с сыном.

Король кивнул. Что делать с задержанными, он тоже пока не знал - как судить, если виновен в том же? Это лицемерие, признавал даже Ар-Фаразон.
Решит, конечно.
Отдохнуть - звучало очень хорошо. Король устал, и он чувствовал это - но ещё он боялся остановиться. Так что, отпустив Нимрузира, Ар-Фаразон вызывает к себе адъютанта.

Утром Совет собирается уже в новом составе. Кто-то из старого состава (с ними он встретился вчера), в ком не было явных сомнений. Выбранные Нимрузиром и он сам. И, конечно, люди Ар-Фаразона.
Несмотря на следы усталости, держался король бодро.
Он открыл Совет Скипетра, и первым делом были зачитан указ, согласно которому род Валандиля становился также родом лордов Андуниэ.

Приказ Короля вызывает удивление, но Элендил держится невозмутимо. Он знал, что недовольство будет, и готов к нему. Он многого ждет от Совета.
И, принимая венец князей Андуниэ, Элендил склоняется перед Королем, а потом занимает свое место в круге.

Пусть приказ вызывает удивление, выступить против никто не осмеливается. А заметив излишнее недовольство, король смерил его источником строгим взглядом - и этого оказалось достаточно.
Встав, король возрожил на каштановые волосы Нимрузира венец. Серебряный скипетр лордов Андуниэ,  как он знал, оставался у Амандила, как и наследное кольцо.
Доставая этот венец, Ар-Фаразон нашёл старый, такой же, приказ а отношении ещё Арбазана - но повода и желания  огласить не случилось.
До объявления наследника пройдёт некоторое время - технически, им должен быть отец Нимрузира, но тот пропал, а меч для Наследника ещё не закален.
Так что секретарь вносит следующий указ - в нем отмена многих законов прошлого полувека из инициатив бывшего главного советника - среди них запрет на посещение Менельтармы и на эльфийские языка и законы, связанные с гонениями. Нимрузирим могут жить, где пожелают.

Короля еще боятся, и это хорошо. Плохо то, что страх слишком долго был его орудием, и возмущенный замолкает не из уважения.
Может быть, именно поэтому Элендил протокольно-уважителен к Королю — и эта вежливость в нем выглядит не раболепием.
Венец плотно обхватывает голову — непривычно и тяжело.
Элендил считает законы, которые должны быть отменены — почти все, что приняты при Зигуре. Это переполошит Нуменор...
Отменили бы еще хоть часть наказаний.

Фаразон знал, что слишком резко переворачивать Нуменор нельзя. Нет, к этому нужно подбираться осторожно - как на охоте, чтобы не спугнуть зверя.
В совете он постарался собрать самых влиятельных - тех, чья поддержка нужна, но не тех, кто точно не займёт его сторону.
Теоретически, это далеко не такой согласный с короной совет, каким был раньше. Практически - ему нужны сторонники. Всем им нужно что-то дать, или не оттолкнуть по крайней мере.
Потому вчера он говорил с теми, кто войдёт в совет. Выбирал то, что следует изменить сразу же,  а с чем - повременить.
Так что отменяет он пока что только самое опасное - то, что связано с преследованием, в том числе.
Хотя, если быть точнее, пока только выносит предложение об отмене - Совет имеет право высказаться до того, как король примет окончательное решение.
Ещё в начале Совету было объявлено о 'новой политике'.

Элендил не только слушает Короля, но и всматривается в советников, прощупывая каждого. Кого-то он знает хорошо — своих сторонников — кого-то слабо, а кого-то вовсе не встречал раньше, но каждому нужно понять цену.
Это очень важно — понять, каковы те люди, которые получили в свои руки хоть тень власти. Да, у Совета было мало полномочий в последние десятилетия, но сейчас изменится и это — хотя львиная доля власти по-прежнему в руках Короля.
Эленидил отправился на вершину Менельтармы в первый же день после снятия запрета. Вернулся он лишь наутро, и никто не знал, что успел передумать и пережить князь Андуниэ.
Исилдура он отослал в Андуниэ вместе с семьей, приказав обживаться и устраиваться там, сам же остался в столице. Анарион отправил старших детей с братом, а сам с женой и младшим пока оставался с отцом

Поместье князей Андуниэ оказалось нетронутым - королю нужна была гавань и верфи, которые нынче значительно расширились, потеснив город и заняв побережье.

Король, казалось, заново вникал в суть дел, которыми он и прежде не пренебрегал - но хотел оценить теперь заново, рассмотреть... Другим взглядом.
Часто смотрел он на Менельтарму - но ни разу не  посетил.

Не стал король откладывать и вопрос амнистии. Казнили виновных, но и, как он теперь подозревал,  невиновных тоже. Так что он велел принести свитки из храма - а Элендила попросил подготовить список тех, кого он предлагал амнистировать. Даже если посмертно, можно восстановить хотя бы честь рода

Элендил и его друзья старались помогать Королю — советом, знаниями, напоминанием о чем-то важном.
Из Храма были принесены сотни свитков — имена, имена, имена... Сожженные заживо, убитые на алтарях, казненные, погибшие под пытками.
Анарион сам принес все бумаги, которые нашел. Верхние листы были помечены датой выступления армады.
Почти тысяча имен. Половина из тех, кто был на кораблях Элендила.
От мужчин до новорожденных младенцев.
Черные рамки на списках. Казнить без суда.

Поскольку бумаг оказывается очень много,  Ар-Фаразон пока велит сложить их на резные полки, поскольку работать с ними он будет постепенно.
Анарион опустил на стол свитки из простой бумаги. Дата - день отплытия на Запад, день, когда король вверил Нуменор главному советнику.
Ар-Фаразон не подписывал приговоров в тот день, не было и судов - король был полностью захвачен мыслью о войне.
Нахмурившись, он принял один из них в руки и раскрыл.
Приказ казнить. Без суда. Ар-Фаразон все же не нарушал древних традиций, и прежде судил,  а не наказывал.
Взгляд спустился ниже, и Фаразон замер.
Король и так не сутулился - но сейчас спина его стала ещё прямее,  а костяшки сжимавших бумагу пальцев побелели, а лицо - ожесточилось.
Мерзавец...

Анарион стоит, вытянувшись, как воин, и смотрит на Короля. Он пытается быть столь же выдержанным, как его отец, но эмоции слишком сильны, и во взгляде нет-нет да и мелькнут ненависть и гнев.
Когда он взял в руки эти списки, еще в Храме — проклял отдавшего приказ, хотя зло было уже позади, они же все уцелели...
Но бегство из дома на корабли, жена, прижимающая к груди младшего, обнаженные мечи — все было слишком свежо в памяти.
И сейчас Анарион хотел увидеть лицо Ар-Фаразона в тот миг, когда тот вспомнит о своем приказе. После того, что сделал для него отец.
Реакция очевидна, Король совсем не спокоен, и Анарион чувствует мрачное удовлетворение. Пусть злится. Он знал, зачем положил сюда этот свиток и почему принес бумаги сам.
Отец бы не одобрил его чувств, а поступка — тем более. Только это и заставляет Анариона сейчас сдерживаться.
Лицо его снова обретает бесстрастное и спокойное выражение.

Король слишком захвачен треклятыми списками, чтобы обратить внимание на что-то иное - так что он не замечает и эмоций Анариона.
Первые имена ничего не говорят Фаразону - он не знает всех этих людей, - и все же он читает каждое, стараясь вспомнить.
Он читает дальше - и аккуратно начерченные имена слишком близки ему, и сердце пропускает удар.
Не может быть.
Фаразон перехватывает бумагу и резко устремляет взгляд на визу. Подпись  - точная копия королевской, и печать - такая же, что оставляет перстень-печатка на его пальце. Свою печать Ар-Фаразон, конечно, не оставлял - король  плотно стискивает зубы.
Он не мог забыть о таком приказе.
Он никогда не приказал бы убить никого из Дома Валандиля. Никого из Рода Элроса - ему предлагали, много раз, впервые еще тогда, когда право на престол казалось мечтой.
Но теперь король видел приказ ввергнуть Амандила и всех его потомков в пламень храмовых костров. Элендила, Исилдура, Анариона - и их детей. Они должны быть совсем юнцами...
О. Этим троим следовало убить его, а не преклонить колени. А они приняли его как короля...
Ар-Фаразон позабыл, что он не один.
Свиток выпал из рук на стол, и король быстро проглядел списки той же даты. Затем отдернул руки.
Из горла поднялся смех - горький, безумный, несдержанный. Зигур все прекрасно продумал - он был близок, так близок, чтобы сокрушить все нуменорское величие, не потеряв ни одного воина...
Смех длится всего несколько мгновений - а потом крышка его самообладания захлопывается также резко, вновь пряча прорвавшуюся наружу внутреннюю бурю.
Саурон все-таки не победил. И если только он еще в этом мире - ответит.
- Мерзавец... именем короля, - слетает с губ очень тихо.
Лицо короля снова ожесточенное, но спокойное, а сердце постепенно замедляет свой бешеный ритм.
Возле убитых в этом списке стоят отметки - напротив этих имен пустота. Все живы. Хорошо.
Король поднял взгляд на Анариона, чью ненависть раньше относил на общие дела,- строго говоря, он только что вспомнил, что тот еще здесь.
Покушение на их собственные жизни едва ли поменяло бы ситуацию кардинально - как никак, нимрузир им родичи, друзья и близкие. Но семья...
Как же в глазах их должно было выглядеть, что он, братоубийца, все еще смеет смотреть им в глаза.
Извиняться? Извинения не помогут. Сказать, что не он отдал приказ? Но он и не защитил. Все даже в мыслях звучит нелепо, и некоторое время король не находит слов.

К удивлению Анариона, приказ вызывает у Короля оторопь — как будто он сам не знал, что подписывал. И то, как тот ищет подпись и печать, говорят о том же самом...
Неужели это и правда ложь Гортхаура?!
Анарион может пылать ненавистью, но он честен, и сейчас видит то, что видит — Король сам потрясен прочтенным. У него, кажется, даже руки дрожат — и теперь Анарион видит, что перед ним старик, который получил за свои злодеяния уже немало тычков и ударов, а последний нанес он сам.
Нет, Анарион не раскаивается и не жалеет Короля, чья боль выплескивается в смехе... - наверное, сам Анарион реагировал бы похоже... - он не раскаивается в том, что сделал, но странным образом ему становится легче. Злость и проклятия, рвущиеся из души, находят себе иную цель.
Взгляд Ар-Фаразона он встречает внешне бесстрастно. Просто воин, замерший перед Королем.
Больше убийств не будет. Нельзя давать волю ненависти... «В конце концов, все живы. Даже не Король обрек на смерть твоих сыновей. Нет, не от равнодушия он смеет делать вид, что ничего не было...»
Перешагнуть. И идти дальше. В Нуменоре слишком много бед.
Анарион вдруг понимает, что Король просто не знает, что сказать. Но помочь он не может... даже если бы и хотел.
- Все живы, - зачем-то говорит он.

Король встает и выходит из-за стола - голос Анариона доносится откуда-то издалека. Он кивает.
- Хорошо, - в горле очень сухо, и голос звучит резковато. Он сдергивает печатку и зажимает ее в кулаке: надо будет сменить. -  Спасибо - что показал.  Моя вина еще больше, чем предполагал... я должен знать цену.
Он прохаживается по кабинету. Тяжесть вины начинает сменяться  гневом на Саурона - нет, даже будь он за Вратами Ночи, Фаразон желал его расплаты, и всех тех, кто помогал ему. Пока что это  подавлено смятением.
- Не понимаю, - проговаривает король и обрывает себя. Нельзя же спросить, отчего тот так сдержан, отчего амандилиони не потребовали сложить Скипетр, отчего не казнили.
Тех, кто перечислен в этих свитках, следует амнистировать сразу - кто бы ни подписал приказ, он не имел такого права - что околдованный король, что искусный поддельщик.
Теперь король собран полностью.
- В этих списках нет ничего, кроме воли Саурона, - ровно говорит он, - все, кто живы, на свободе?
Он должен пересмотреть каждый документ - или издать акт, отменяющий абсолютно все его действия за последние десятилетия. Жаль, нельзя вернуть все эти последние десятилетия.

- Мне кажется, это — не ваша вина, ваше величество, - пожалуй, голос звучит слишком резко, но это не обвинение. Это попытка прояснить все до конца.
Анарион думал, что ему будет приятно видеть стыд на лице Короля, но оказывается, что все совсем не так. Ему совсем не по себе, как будто он — палач здесь. Анарион убеждает себя в том, что не сделал ничего, чего не должен был, что Ар-Фаразон виноват сам, но сквозь это прорывается тихий голос деда: «Месть и торжество над поверженным врагом ведут на дурную дорогу».
Враг и без того растоптан. Дурно наслаждаться его слабостью — раз уж не желаешь помочь, не смотри.
Помогать Анарион не готов точно. Но и торжествовать больше не станет.
- Воля Саурона лопнула, - коротко отвечает он.
- Все, кто был заточен в тюрьмах Роменны и Арминалета, ваше величество. Мы освободили Верных. Но это — лишь несколько сотен. Может быть, тысяча.
В списках — куда больше людей, но мало кого спасли.
- Те, кто бежал в Пеларгир от приговора, ваше величество — и родственники казненных, бежавшие туда же. Они могут вернуться, - напоминает Анарион.

Ар-Фаразон кивнул и внимательно посмотрел на юношу, услышав слова Анариона. Видимо, по крайней мере это не будет лежать между ними.
Он не согласен, что его вины нет , потому что горд, но и доказывать, что виноват, глупо.
Не время для самобичевания. На самом деле, это хорошо, если Анарион сможет видеть в короле не только врага. Не только Анарион. Король должен стать Королём.

В ответ на отчёт Анариона он ограничивается кивком, бросив взгляд в сторону тех самых сотен свитков. Долгая предстоит работа, чтобы разобраться, есть ли вина у осужденных. Какие-то дела Ар-Фаразон помнит, помнит и представленные доказательства, но лишь небольшая часть приговоров вынесена им самим.
И да.. Воля Саурона изведена.

- Они могут вернуться и им будут рады, - подтверждает Ар-Фаразон. - Верным нынче открыта дорога в Нуменор. Сегодня я издам указ. Корабли и помощь - я предоставлю их, и владения у них будут.

Встретив взгляд Короля, Анарион понимает, что эту страшную страницу можно перелистнуть. И очень медленно наклоняет голову. Да, он верит его словам, потому что нужно быть очень искусным лицедеем, чтобы так прикидываться. Это не про Ар-Фаразона.
Интересно, сколько было облыжно обвиненных среди тех, кто сам был согласен с Королем и Гортхауром, кто сам радовался новым веяниям и, может быть, чужим смертям, пока не пришли и за ним? Сколько было верных среди тех, кого Король оттолкнул — в конце концов, не только Верным известна честь. Сколько было тех, кто и не думал ни о какой власти, а просто жил себе и жил, но сосед пожелал его дом, или его поле, или его жену?
Вот на словах «верну владения» в глазах Анариона мелькает удивление. Это будет нелегко сделать, начнется волна возмущения...
Никто не захочет отдавать. Разве что те немногие, кто, как и Король, впечатлились пережитым?
- Многие будут рады, ваше величество, - хотя едва ли все захотят вернуться. И все же многие любили Эленну... - Хотя многие земли осели в иных руках. Разве не будет... волнений?
В Андуниэ уже есть. Отцу пришлось поступиться многим — пока — чтобы уладить миром возмущения местной знати.

Анарион озвучивает хороший вопрос, который тревожит и короля. Это земли князя Андуниэ стали королевскими - ни к чему было сохранять известную независимость этой области, и нового князя не случилось. Их легко было возвратить, да и то, Элендилу, должно быть, пришлось немало потрудиться.
Вот только ломка будет болезненной в любом случае.  Способы смягчить реформу изрядно занимают короля. Он хочет избавиться от гнойников также резко, как был разрушен Храм и низвержен Зигур, но понимает, что нельзя, и одергивает себя.
Обрушение Храма стало показательным действием - одним из первых, чуть ли не церемонией на глазах всех, кого смогли созвать (и шли сами).  Произвести впечатление удалось - сорвали башенку, и заранее подготовленные стены сложились внутрь в условленный миг. Достаточно эффектно,  чтобы поколебать и значительно ослабить культ. Но не столько он заботил короля.
- Немногие из грядущих изменений будут встречены с радостью, - пожимает плечами Ар-Фаразон,  - это не означает, что следует от них отказаться. Волнений я не допущу и не собираюсь их  провоцировать: но и с теми, кто прибрал к рукам имущество в обход закона,  церемониться не стану.
С теми, чьи действия абсолютно в рамках закона, - сложнее. Понимая, что может быть понят превратно, Ар-Фаразон добавил:
- Но и отбирать - тоже. Это не попадет в сегодняшний указ. Я хочу сказать, им будет, куда вернуться.
Король помолчал.
- Нуменор ещё далёк от покоя. Приглашать рано - но предоставить возможность и дать выбор я могу.
Безопасность от себя король Ар-Фаразон мог гарантировать. От народа -  не до конца. Разлом между нимрузирим и остальными ширился веками, при нем стал почти непреодолим. Да и действия нимрузирим понять со стороны  сложно.
Враждебные настроения нескоро умалятся. Проще было бы велеть нимрузирим обождать - но если они смогут принять короля, сил на стороне Звёздной земли станет больше.

Слова короля звучат разумно и взвешенно, Анарион не может этого не признать. Следует очень осторожно лавировать между подводными камнями — но отступать недопустимо тоже.
- Может быть, ваше величество, есть смысл отправить с вестями в Пеларгир тех, кто сможет рассказать последние вести и найти общий язык с уплывшими?
Рассказать о том, как был убит Гортхаур и разрушен Храм. Убедить вернуться — ради Нуменора, ради их родины, которая нуждается в каждом из своих сынов.
- Многие из уплывших любили Остров и скучают по нему, я уверен.
Верных на Острове не любили, правда. Но если они вернутся и осядут снова в Андустаре, то многим станет легче... и к ним начнут привыкать понемногу. В конце концов, люди привыкают ко многому.