Отец сказал, что возвращается в Андуниэ, и Амандил знал, что это значит. Знал и Элентир, и оба они в один голос заявили, что уедут с ним. В столице наступило затишье, и они вполне могли уехать надолго, не боясь оставить дела политики.
А иначе едва ли можно было надеяться пробыть с отцом последние дни.
В Андуниэ шли морем, корабль спешил на запад, огибая Остров - дольше, чем верхом, зато куда более приятное путешествие, для них, для дома Валандиля, дома мореходов.
Амандил не отходил от отца, которого любил горячо и преданно. Он уже вырос, у него были взрослые внуки - но пока был жив отец, Амандил чувствовал себя защищенным. Нумендил был скалой, на которую они все опирались.
В Андуниэ их ждали Элендил с семьей и многие из верных, пришедшие проститься с Князем. Нумендила любили. Да, Князем последние годы был Амандил, но это ничего не меняло в отношениях - кроме меры его ответственности.
Амандил сам помог отцу сойти по сходням. Люди кланялись, тянули руки к Князю, подводили детей, чтобы он их благословил.
Сыновья шли чуть сзади.

Восемь лет назад Нумендил взглянул на  Амандила - и понял, что пора  окончательно передать ему Скипетр Андуниэ. Сын вырос, возмужал - так зачем тянуть дольше, когда он уже достиг расцвета сил. Передал, но остался в столице - рядом с Тар-Палантиром, старым другом. Занимался тем, другим, для души и самой страны, но уже вне рамок государства; и обращался вновь к старым вопросам только по просьбе сына, помогая советом, если обращался. Даже Короля он теперь деликатно приучал полагаться не на него, а на Князя Амандила, и уже ничего не советовал ему в правлении, только в личных делах.
Нумендил  чувствовал - время закончить дела еще есть. С сожалением смотрел он на разгоревшуюся в Нуменоре борьбу между братьями, и много говорил с Тар-Палантиром, чей проницательный взгляд легко пронзил покровы молчания. Так что вышло так, что с Королем он попрощался первым.
Потом долго пробыл один на Менельтарме - а может, там и был кто-то еще из дунаданов, но он не заметил.
Вскоре после такого, как он ощутил усталость, наступило затишье, так, что сыновья были свободнее от своих дел, нежели обычно. Тогда Нумендил призвал к себе обоих и объявил, что возвращается в Андуниэ. Больше он ничего не сказал, но увидел, что сыновья все поняли и так.
Так что, снарядив корабль, они отплыли. Обогнули берега Звездной земли, и Нумендил подолгу стоял на палубе, впитывая запахи и образы Эленны. Он не боялся смерти и не хотел цепляться за жизнь, и все-таки уходить было печально. Он любил этот край, и любил сыновей и своих друзей. Но на душе было светло и ясно, и, путешествуя в последний раз по морским волнам, он готовился к путешествию иному.
По его просьбе сделали остановку в Эльдалондэ. Нумендил еще помнил, как в прекраснейшую гавань еще  приходили эльфийские корабли. Даже деревья, хотя росли так медленно, успели вытянуться - кроме самых древних и величавых, что уже не росли. Нумендил не спеша бродил под прекрасными кронами с сыновьями: то молча, то говоря о чем-то светлом и хорошем. Потом они снова отплыли, и в Андуниэ - которая все же была Нумендилу любимее красоты и дивности эльфийской гавани, - старый Князь увидел с палубы собравшийся люд. Не то чтобы он этого хотел - но здесь все были родные лица и друзья, которых он был рад видеть. А они встречали его радостью, хотя в иных глазах он тоже видел печаль. Понимали... У строп он, еще не спускаясь, с улыбкой приветствовал верных — по праву старшего и согласно собственной прихоти. Амандил помогал ему спуститься - и князь улыбнулся ему и принял руку, хотя опирался почти неощутимо. Он бы не стал ждать, пока тело откажет ему... Но да, он уже ощущал усталость, поэтому и вернулся домой, где собирался обрести покой. Да и просто было приятно ощутить руку сына, который не отходил от него. Он понимал, что чувствовал Амандил - но свой выбор Нумендил сделал, однажды ощутив ясное чувство. Он не ждал,  что его начнут отговаривать - за такое Нумендил мог бы и обидеться - хотя не стал бы.
Спустившись, Нумендил отдельно поприветствовал Элендила и его семью. Прекрасными правнуками наградила его жизнь.
Нумендил шел и улыбался - искренней улыбкой с едва уловимым оттенком печали. Он будет скучать по всем этим людям, со многими из которых уже не поговорит; и которым не пожмет руку; и ему жаль, что он не увидит, какими славными вырастут дети, которых он благословлял . Но это сожаление было таким светлым и невесомым, что ничуть не оттеняло дня. По крайней мере, ему самому, да и многие действительно лишь пришли встретить княжескую семью. И с каждым он расставался хотя и на долгий срок, но не навсегда. Эстель никогда не покидала Нумендила. Он хотел передать часть этой эстель, уверенности. Публичная речь была бы неуместна. Нумендил старался подобрать всем особенные слова, предназначенные только ему и отвечающие его сердцу. Ни разу не прозвучали ни слова прощания, ни последние напутствия.
Самые важные слова предназначались сыновьям и Элендилу с семьей, хотя, если быть до конца откровенным, он даже не задумывался, что скажет. Может даже, слова и не понадобятся.
Они прошли мимо людей неспешно, так что у каждого была возможность обратиться, если бы он захотел; и Нумендил сел на приготовленного коня, и вместе с семьей они направились домой, в княжеский дворец. 
Нумендил спешился.
-Хорошо быть дома, - сказал он, потому что все выехали встречать старого Князя еще в порт, так что теперь возле дверей приветствовать оказалось некому. Нумендил  поднялся по ступеням и вошел в дом. Будь в парадной зеркало, в нем отразился бы высокий, уже не такой статный, как в прежние годы мужчина, хотя и одряхлевшим его назвать было совершенно нельзя. Старость пока еще ласковым движением посеребрила его темные волосы, и сделала морщины вокруг глаз постоянными. Дожидаться стервятников, отказываясь от собственной природы, Нумендил не хотел.

Горя Амандил не чувствовал. Иногда он корил себя за бесчувствие, не понимая, как можно искренне улыбаться, зная, что времени осталось так мало - а иногда думал, что это, наверное, правильно. Горевать он будет потом, а сейчас - последние дни, часы рядом с отцом, и лучше провести их радостно. Не так уж и много у них бывало таких дней, когда можно было всем втроем стоять на палубе корабля, или бродить по рощам Нисималдара.
Но время спешило вперед, ничто не могло длиться вечно, и плавание закончилось. Амандил не знал, сколько остается времени, но не посмел бы просить отца промедлить и лишний миг - ему бы в голову не пришло, что Нумендила можно уговаривать хоть немного подождать. Все было правильно - печально, больно, но все-таки правильно.
Элендилу уже случалось видеть смерть, он прощался с прадедом и прабабкой, но его сыновья еще не видели, как люди уходят добровольно. Оба казались потрясенными и взволнованными, и оба держались непривычно-тихо. Семья встречала Князя в гавани и проводила до дворца - Элендил и Амандил по пути мягко избавились от всех желавших провожать, кроме слуг поместья, старых и верных друзей.
Все было уже готово к приезду, Князя ждал обед, если бы он пожелал - Элендил предложил деду трапезу - и его комнаты.
Амандил оставался с отцом последним, когда все другие разговоры были закончены. Нумендил оставлял ему не только Андустар - весь Остров, и, хотя он справлялся с делами политики до сего дня, теперь Амандилу было не по себе. Где-то в глубине души билось сомнение - справится ли он со своей ношей? Сохранит ли доверенное, сможет ли передать сыну с достоинством и гордостью, а не со стыдом? Сможет ли встретить смерть так же светло и радостно?
Они оставались теперь вдвоем, и это был последний разговор, сразу и горестный, и радостный, рвавший душу надвое - Амандил хотел бы, чтобы он был долгим.
- Я так рад, что я с тобой сейчас, - проговорил он.

От трапезы Нумендил отказался, даже не задумавшись. Конечно, наверняка повара расстарались, но Нумендил совершенно не чувствовал голода - куда уж сейчас пища...
Нумендил не собирался откладывать дольше требуемого. Он сделал уже все, что собирался, осталось только попрощаться с семьей - а закаты и рассветы будут прекрасны каждый день.  Так что Нумендил и не мог определить родным срок, хотя иногда и ловил в их глазах вопрос, и мог - как только придет время. Как только отзвучат последние слова.
Может быть, сегодня. Он не хотел праздности. Ни к чему отягощать дом нерешительностью. Следовало уже шагнуть.
Но все же покидать семью было печально. Сыновья и внук понимали, на что он решился - правнуки еще были слишком молоды, и с каждым из них Нумендил говорил с большим вниманием, желая, чтобы они верно все поняли. Люди должны уходить из жизни ни раньше и ни позже отведенного срока, и для Нумендила он уже настал.
Он прожил долгую жизнь... хорошую жизнь, хотя в ней было немало горя и трудностей, но не меньше и счастья и любви. Нумендил видел обоих своих сыновей, пока единственного внука и двух его детей, статных юношей. Он видел, как Король взошел на трон под квенийским именем и обратился к Западу и оберег элендили. Как Нумендил был благодарен.
Хотя Тень все еще простирала свои крылья над Эленной, разве не мог он не верить, что оставляет будущее в надежных руках? Он и тревожился, и верил; но не мог оставаться с сыновьями дольше, как бы ни желал поддерживать их и дальше.
И вот теперь они остались вместе с Амандилом, которому Нумендил оставил последний личный разговор. Сам он, освежившись и переодевшись в чистое и подходящее одеяние, сидел в кресле возле большого незашторенного окна. Когда это были покои его отца - и из этого окна, если приглядется могла быть видна Авалоннэ. Теперь остров сокрыли туманы, и не было в Эленне места, откуда взгляд человека мог достичь Тол-Эрессэа. И не приходили корабли.
Нумендил, тепло улыбаясь, смотрел на Амандила. Он вздохнул... когда-то он и сам был на этом самом месте, провожал отца в последний путь. Тяжело стоять там - признаться, Князь предпочел бы, чтобы тот сейчас оставил всякие церемонии, но рассудил - пусть делает, как удобнее.
- Спасибо тебе, Амандил, - искренне поблагодарил сына Нумендил. - Твоя матушка уже, должно быть, ждет меня - но и времени на беседу у нас вдосталь, и ни к чему торопиться.
На беседу и не более того - она закончится. Ни к чему тянуть, но и спешить тоже незачем. Легче сыну не станет, сколько бы они не проговорили.
- Подойди ко мне, Амандил.

Амандил смотрел на отца, сидящего в кресле возле окна. Смотрел, не отводя глаз, и, когда тот позвал, подошел немедленно и сел, как в детстве и юности, на пол у ног отца, прислонившись к его коленям. Ему хотелось сесть так и не отходить уже, остаться рядом с отцом так долго, как это будет возможно.
Матушка... Она ушла так недавно, и боль этой утраты еще не утихла, а теперь прибавится и новая - зато родители теперь будут вместе.
- Atarinya, - он взял руку отца в свои и прижался к ней щекой. Неважно, что он уже взрослый мужчина, неважно...
Уходил его отец. И Амандил понимал, что уходит часть его жизни, последнее, что связывало с детством и юностью - и это было мучительно больно. И сейчас не стыдно было позволить себе не мужскую откровенность.
- Мне будет очень не хватать тебя.

Нумендил ласково усмехнулся, поглаживая сына по волосам. Говоря с каждым из детей, он тоже чувствовал внутреннюю боль. Как же! Когда они свидятся, как он оставит их одних... сердце железными тисками сжимала тоска.
Но он не колебался. Он должен уйти сейчас. Конечно, Амандил понимал. Нумендил был уверен, что и сын не сойдет с пути.
Однако прямо сейчас Нумендилу важнее всего был момент текущий.
- Ты справишься,  yondonya, - негромко проговорил он, - а мы еще свидимся - не слишком скоро, надеюсь, - да ты и сам знаешь. А прямо сейчас я все еще здесь и тоже рад, что ты рядом.

- Я не опозорю тебя, отец, не подведу. Я справлюсь.
Ему ведь тоже было, наверное, горько уходить, но отец всегда был отважен и спокойно смотрел в лицо тому, что было его долгом. Теперь оставался лишь один, последний долг.
- Знаю, atarinya, и не стану спешить - и не стану медлить. Я буду рядом - столько, сколько ты захочешь.
Амандил улыбнулся углами губ, глядя в лицо отцу.
- Ты так дорог мне. Ты всегда был для меня примером, образцом - и опорой, поддержкой, пристанищем. Я не умел сказать это, но ты ведь знал. Я просто хочу сказать это сейчас. Я не знаю, как мне благодарить тебя за все, что ты мне дал.

- Почему же ты подумал о позоре? - с любопытством спросил Нумендил. - Мне даже мысль такая  в голову не приходила, - он приподнял уголки губ, - а, не отвечай. Твоя ответственность, сын мой, не передо мной - перед собой. Перед Королем и - перед Единым. Тебе ведомо. Твой отец тебе полностью доверяет и не сомневается - я достаточно долго наблюдал за тобой, Амандил, чтобы поверить в твою мудрость.
Он все-таки ничего не ответил, чуть покачав головой, все с той же улыбкой. Нумендил был бы готов уйти даже прямо сейчас, несмотря на печаль, но храня эстель и следуя желанию. Но хорошо бы ему суметь прежде успокоить душу сына, насколько это возможно.

- Я понимаю, Амандил, хотя мне, признаю, и приятно услышать от тебя. Тебе и не нужно благодарить меня, - он взял руки Амандила в свои, - я люблю тебя и горжусь тобой. Всеми вами, и большего счастья я не представляю.

- Мне вдруг стало страшно, - негромко признался Амандил. - Я увидел впереди... что-то пугающее. Но я справлюсь... какой бы ни была цена. Не оступлюсь.
Он замолчал. В самом деле, как описать словами то щемящее чувство, закравшееся на миг в его душу? То предчувствие чего-то тяжкого, тяжче, чем все бывшее прежде.
- И перед тобой тоже, atarinya. Благодарю тебя, - он склонил голову, принимая похвалу, которой до сих пор гордился, как величайшей наградой.
Перед собой, Единым и Королем. Прежде между ними стоял отец, но теперь... теперь Амандил отвечал напрямую, и он готов был к этой ноше.
Амандил прижал пальцы отца, сжавшие его ладони, к губам и ко лбу, и на несколько мгновений замер так.
- А я люблю тебя, atarinya. Я сделаю все, чтобы ты мог гордиться мной - а я горжусь тем, что я - твой сын. И всегда буду.
С губ чуть не сорвался детский вопрос: как это - стоять на краю? Страшно? Или это сродни тому трепету, что охватывает на священной горе? Или - как говорится в древних свитках - есть чувство возвращения домой? Но Амандил знал, что не получит ответа прежде, чем наступит его час.

Нумендил внимательно выслушал сына. К орэ среди элендили было принято относится серьезно. Можно было бы подумать, что сын просто боится остаться без отца - вот неизвестность его и пугает...Амандил не таков, хотя ему будет тяжело; но он не сказал бы так, подразумевай уход отца. Нумендилу подумалось, дело в другом.
- Страшно? Будущее всегда страшно, за редким исключением, - определенностью или неизвестностью. Но даже в самый темный миг у нас есть надежда, сын мой; храни эстель и веру, - он коснулся рукой щеки сына, - не стоит пренебрегать мудростью сердца, но ты не знаешь, о чем оно предупреждает тебя; не тревожься преждевременно, - и добавил, внимательно смотря на Амандила:  - Ты справишься. И не ты один.

Нумендил аккуратно встал, и - когда Амандил, прижав руки к лицу, договорил - наклонился и легонько коснулся губами волос сына, прошептав над макушкой несколько слов.
- Я благословляю тебя, сын мой, - сказал он громче, и все же негромко, и выпрямился, - князь Амандил Нумендилион из Дома Валандила.

Амандил знал, что отец поймет его, поймет, что не простой страх неизвестности вырвал у него такие слова. И Нумендил в самом деле понял - и сказал, наверное, то, в чем Амандил нуждался, что ему нужно было услышать.
- Сохраню, - пообещал он.
Это верно, он не один. У него есть сын, жена, брат, внуки, друзья. У него есть тысячи, сотни тысяч людей, которые зовут его Князем. И у него есть Нуменор.
Но отец все равно уходил. Это было неизбежно, это был закон мироздания, и Амандил принимал его - но все равно было отчаянно больно.
Он поднялся на колени, принимая отцовское благословение, и снова поцеловал его руку, а когда Нумендил выпрямился и позвал его по имени - поднялся на ноги, глядя отцу в глаза.
- Я, atarinya. Благодарю тебя снова и снова.
И прощай. Но этого он еще не мог сказать.

Нумендил не знал, подобрал ли он нужные слова или нет - в этот раз предчувствия молчали. То ли не пришло время, то ли, наоборот, ушло. Разумом он мог обозреть опасности, и видел их немало. Но все выходило бы - гадать.
И он не мог так просто сказать "не бойся". Не мог остаться - он чувствовал,  что время его подошло. Он не торопился, но и оттягивал момент ухода. Он мог удержаться на год, десять, пятьдесят лет - но не желал такого отца детям, и такой участи - себе. Даже не будь он вождем элендили.
Это уже не его будущее... но как бы Нумендил все равно хотел оградить сына и все государство. Как делал это много лет с ухода Валандила.
Но теперь уже все.

Серые, как море, глаза Нумендила отражали сейчас только покой - и бесконечные тепло и любовь.
- Благодарю и тебя, yondonya. Я оставляю на тебя так много - в нелегкий час.
Слова отзвучали.
Нумендил отступил на шаг.
- Пожалуйста, открой окна, Амандил, и оставьте меня на час.
Час - чтобы подготовиться. Когда Нумендил остался один, он сделал то, что считалось необходимым, и что посчитал нужным сам. Омылся и переоделся в белые одежды - о смерти напоминал черный, но настроение, что испытывал Нумендил, больше подходило цвету белому. Скипетр, венец князей Андуниэ и перстень Барахира он уже давно передал Амандилу.
И когда спустя час в дверь постучали - а он разрешил войти, Нумендил стоял возле распахнутого окна, вдыхая с детства знакомый принесенный издали аромат. Добрый ветер...

Взгляд отца согревал, как солнце весенним днем, и хотелось смотреть, не отводя глаз. Но это были лишь недолгие мгновения, а потом отец отступил. Амандил, не говоря больше ни слова, распахнул настежь окна, впуская свежий морской воздух, убрал легкие кружевные занавески, чтобы ничто не препятствовало ветру и свету, поклонился отцу и молча вышел, аккуратно притворив за собой дверь.
Конечно, все собрались в гостиной - вся семья - и все взглянули на него, но Амандил только покачал головой: ждать. Час. Они почти не разговаривали, лишь изредка обмениваясь тихими фразами. Даже юноши притихли и посерьезнели.
Они не могли еще горевать - и не могли не горевать, но Амандил понимал, что черной волной скорби дом накроет позже, после окончательного ухода. Как было, когда уходил дед - много лет назад...
Спустя ровно час Амандил подошел к дверям. Перстень их рода он не снимал с руки, но больше не было никаких украшений, только черные с серебром одежды - еще не траур, но уже прощание. Двери в комнату распахнулись, впуская всю семью: братьев, Элендила, его сыновей, следом - жену Амандила и его невестку.
Они остановились, войдя и глядя на Нумендила - в белых праздничных одеждах, стоящего в оконном проеме, как в проеме между этим миром и _тем_.

Обернувшись и взглянув на понурые лица родичей, Нумендил подумал - затянул... и не мог он ничего сказать нового, что не сумел бы за жизнь.
Но убедился - пусть скорбят, но справятся. Каждый из них. И юноши, чьи юные разумы - словно тонкие деревца, все поймут правильно. Старшие объяснят.
Печали не могло не быть, но она оставалась легкой и светлой. Не скорбите, хотел бы он сказать, но знал, что бессмысленно, и что не имеет права просить. Нумендил ничуть не охладел сердцем. Он любил каждого — и этой любовью и теплом лучился его взгляд. «Я люблю вас, и поэтому ухожу. Вы любите меня, и поэтому отпускаете».
Заботы. Долг. Все это есть. Теперь он слышал Зов, и estel сияла в нем. Ярче солнца. Ярче луны и звезд. Теплее их лучей.
Потому и белое. Черный цвет — напоминание о смерти, - для живых. Нумендил уже благодарил за Дар. Возможность покинуть мир, вернуться, куда предначертано, когда жизнь уже приносит утомление.
- Я люблю вас, - с улыбкой, но без легкомысленной радости, сказал Нумендил.
Каждого Нумендил обнял и поцеловал напоследок — на этот раз кратко, не позволяя никому длить прикосновение. Благословил еще раньше, при личном разговоре. Нумендил опустился на подготовленное ложе.
 - Берегите друг друга — и храните estel. Пусть она направляет вас, - он не мог не улыбаться, мягко и едва печально.
Estel воспряла.
- До встречи, - и Нумендил выдохнул, принимая Дар, и отказался от жизни: а воспарившая фэа уже знала путь.