Раньше здесь были луга.
Раньше здесь были луга, и шумели леса, и стояло пение птиц, и неумолчный стрекот цикад, и пахло цветами...
Умом он помнил это, хотя не ощущал, забыл, как это ощущается.
Сейчас земли Химлада были такими же покорёженными, как шедшие по ним эльфы: ни птиц, ни широких лугов, ни засеянных полей; запах дыма, запах смерти. Леса близ крепости все вырубили, и обгорелые пеньки, будто непогребенные тела, торчали упрёком и жалобой.
И всё же они оставались живыми: и ручьи журчали под ногами, и трава то и дело пробивалась к солнцу - пусть даже больше полыни и осоки, чем мягкой и свежей полевой... И мох, по-прежнему зелёный и упрямый, обнимал валуны. И между старыми пеньками поднимался молодой подлесок, выбросивший скудную, но зелёную листву.
Земли были ещё живы, и эльфы были ещё живы.
Две ночи назад они миновали разрушенный Химринг. Подниматься на холм не рискнули - да и лишних сил не было - но видели в свете звёзд искалеченные, когда-то такие гордые стены.
А сейчас шли по равнинам восточнее.
Финрод наконец остановился и опустился на землю возле ручья. Передышка.
- Как ты, Эдрахил? - еды у них уже не осталось, зато была вода, сладкая, свежая и вкусная, и ей можно было напиться вдоволь. И вымыться. Постирать те тряпки, что они называли одеждой, Финрод не решился - развалятся ведь на куски.
Из воды на него смотрело не-его отражение: грязные обноски не скрывали тощее, хотя и всё ещё сильное тело, покрытое самыми разными шрамами, а лицо... прежними на нём остались только глаза - синие, ясные, полные светом Древ; да ещё волосы, хоть и короткие, но после мытья снова ставшие золотыми.
И всё же Финрод улыбнулся своему отражению, а потом и другу.
- Мы свободны.
Точно сам себе ответил.